Э. Хемингуэй,
«По ком звонит колокол» — цитаты из книги
Наверное, за семьдесят часов можно прожить не менее полную жизнь, чем за семьдесят лет, если жил полной жизнью до того, как начались эти семьдесят часов, и если достиг к тому времени определенного возраста.
— А видел когда-нибудь бой быков в Вальядолиде? — спросил Хоакин.
— Да. В сентябре, во время ярмарки.
— Это мой город, — сказал Хоакин. — Такой чудесный город, но чего только не натерпелись в этой войне его buena gente. — Его лицо помрачнело. — Там убили моего отца. Мою мать. Моего зятя. А теперь сестру.
— Звери, — сказал Роберт Джордан.
Сколько раз доводилось ему это слышать! Сколько раз он видел, с какой болью люди рассказывают о своих потерях, как слезы наворачиваются у них на глаза, сколько раз он слышал, как хрипнет у них голос, потому что им трудно произнести: мой отец, мой брат, моя мать, моя сестра... Не сосчитать, сколько раз он слышал, как люди, с трудом выговаривая слова, вспоминают своих погибших. И почти всегда это бывает так же, как сейчас с этим мальчиком: неожиданно и как бы мимоходом, в связи с чем-то другим. И всегда отвечаешь: «Какое зверство».
Он спал до тех пор, пока его не разбудил рев самолетных двигателей.
Лежа на спине, он видел их — фашистский патруль, состоявший из трех «Фиатов», крохотных, блестящих, быстро пересекавших небо над горами и направлявшихся туда, откуда они с Ансельмо вчера пришли. Когда скрылись эти три, появились еще девять, они летели гораздо выше, выстроившись в крохотные остроконечные «галочки» — три по три.
Пабло и цыган стояли в проеме пещеры, глядя в небо, Роберт Джордан лежал неподвижно и тоже смотрел в небо, оглашаемое мерным ревом моторов; потом к этому реву стал примешиваться другой звук — нарастающий монотонный гул, и вскоре на высоте меньше тысячи футов над поляной показались еще три самолета. Это были двухмоторные бомбардировщики «Хенкель-111»
Только вообрази: Сордо достает бутылку виски для гостя-динамитчика, а потом не забывает прихватить ее с собой и оставить ему. Дело здесь не просто в хороших манерах. Для демонстрации хороших манер было бы достаточно выставить бутылку и формально выпить по стаканчику с гостем. Француз так бы и поступил, а потом припрятал бы бутылку для другого случая. Но проявить истинное внимание, подумать о том, что доставит гостю удовольствие, а потом еще принести это и оставить ему, чтобы он мог побаловать себя, пока ты будешь занят чем-то другим там, где у тебя будут основания не думать ни о ком, кроме себя, и ни о чем, кроме дела, которое ты будешь делать в данный момент, — вот это по-испански, только испанцы на это способны. Определенная часть испанцев, подумал он. То, что они не забудут принести тебе виски, — одна из причин, по которым ты любишь этот народ.
Людям, с которыми работаешь вместе, нужно доверять до конца или совсем не доверять.
Умному человеку иной раз приходится выпить, чтобы не так скучно было с дураками.
Сегодня — только один из многих, многих дней, которые ещё впереди. Но, может быть, все эти будущие дни зависят от того, что ты сделаешь сегодня.
Раньше у нас была религия и прочие глупости. А теперь надо, чтобы у каждого был кто-нибудь, с кем можно поговорить по душам, потому что отвага отвагой, а одиночество свое всё-таки чувствуешь.
Утром ночные планы никуда не годятся. Когда думаешь ночью, это одно, а утром всё выглядит иначе. И ты знаешь, что план никуда не годится.
